Мне недавно в общении напомнили о Джеральде Даррелле и я решил написать о нём в клубе. Я довольно много читал о нём и знаю немало интересных подробностей. Подумал, что поделиться ими будет полезно и многим интересно.

Если вы не знаете, кто такой Джеральд Даррелл, сначала почитайте справочную статью. Это даст краткое понимание того, что это за человек. Но статьи недостаточно. Горячо рекомендую почитать его книги.

Я не собираюсь пересказывать его биографию и перечислять его книги в скучной манере. Этот пост больше о том, кем для меня был Даррелл. Хоть я его и не знал лично, и никогда даже не писал ему писем (как то делали многие школьники), он всё равно очень сильно повлиял на мою жизнь.

В СССР его книги издавались под маркой «Детская литература». Ну вы понимаете — раз о зверушках, то это для детей. Бианки, Пришвин, Паустовский. Ну и Даррелл туда же. Однако это очень однобокий и примитивный взгляд на его творчество. Его книги — настоящая литература в прямом смысле этого слова, без скидок на жанр. Однако в отличие от своего старшего брата, Лоуренса Даррелла, литература никогда не была его основным занятием. Главная страсть его жизни, коей он посвятил всю её без остатка, была живая природа — животные этой планеты.

Вообще он был очень необычный дядька. С необычной судьбой, в которой всё шло не так, как у всех, с самого начала. Начать с того, что первое произнесённое им слово было не «мама», как у типовых обычных детей, а «зоопарк». Сам он был англичанином, но родился в Индии, как и его родители. Это не было чем-то необычным для англичан во второй половине девятнадцатого и первой половине двадцатого веков. Напомню, Индия тогда была колонией Британской Империи.

Несмотря на своё английское происхождение, Джеральд не любил Англию. Он не был чопорным англичанином — наоборот, он был очень весёлым дядькой, что очень любил жизнь. Любил выпить, любил вкусно поесть, любил женщин, любил пошутить (часто даже переходя границы). Видимо, повлияло окружение — родился в Индии, в детстве жил в Греции, а часть взрослой жизни провёл во Франции, где снимал шале и наслаждался солнцем и виноградом (это не говоря также о многочисленных путешествиях по всему земному шару). Но и семья его — мать, сестра и братья — тоже были совсем не типовыми бритишами. Знатно погудеть и шумно погулять, пригласив кучу друзей и знакомых, всегда были не прочь, по поведению своему значительно более напоминая греков, чем англичан.

Отец Джеральда был инженером. Сначала работал наёмным работником в нескольких железнодорожных компаниях, а затем организовал свою компания. Он брал подряды на строительство мостов, железных дорог и прочих индустриальных сооружений в Индии. Это был классический англичанин по Киплингу — т.е. строитель империи, несущий бремя белого человека. O tempora, o mores!

Когда Джеральду было три года, его отец умер от кровоизлияния в мозг, вызванного перенапряжением на работе и длительным нахождением на солнце. Поэтому отца Джеральд практически не помнил и не знал. Однако отец сумел заработать немало денег для семьи. Настолько немало, что семья смогла жить на них долгие годы, и ещё осталась существенная часть в виде наследства для несовершеннолетних детей.

Мать Джеральда, Луиза, была очень непрактичной женщиной, и во всех практических вопросах всегда полагалась на мужа. При этом, будучи англичанкой, рождённой и выросшей в Индии, к индийцам относилась как к ровне, а не свысока, как то было принято в те годы в британском бомонде. Она очень любила самостоятельно готовить и даже (о ужас!) сама мыла полы в доме, не перекладывая эту обязанность на прислугу. Эти её экстравагантные привычки не раз вызывали осуждение со стороны местных британских дам.

Смерть мужа для неё стала очень сильным ударом и она начала прикладываться к бутылке. У неё на руках остался трёхлетний Джерри, и он-то и помог ей как-то всё это вывезти. Остальные дети были постарше, но Джерри был совсем ещё младенцем, а потому Луиза, несмотря на нараставший алкоголизм, как-то держала себя в руках и не скатывалась в распад личности (хотя спать удалялась частенько с бутылочкой джина или виски, и к утру от бутылочки ничего не оставалось).

После смерти отца семья уехала в Англию, к родственникам, но чувствовали они там себя плохо. Фактически, для них это была чужая страна, несмотря на гражданство. Не было знакомых, с родственниками отношения были не очень гладкими, да ещё и климат, так разительно отличавшийся от индийского! Ну, не мне вам объяснять, тут каждая вторая тема в клубе о том же — о заведении трактора и связанных с этим проблемах. Об интеграции на новом месте, о чувстве дома, о налогах и прочем.

Корфу

Поэтому, прожив в Англии семь лет, семья поддалась на уговоры Ларри, старшего брата Джеральда, и переехала на греческий остров Корфу (ныне Керкира). Сам Ларри к тому моменту уже жил на острове с женой. Он был начинающим многообещающим литератором, а потому поехал на Корфу за вдохновением. У них, у начинающих литераторов и художников тридцатых годов, сложилась своя тусовка и на Корфу тогда понаехало некоторое количество знакомых Ларри. В общем, родственные души. Что-то типа нынешних диджитал номадов. Только вместо лаптопа сидели с блокнотом под пальмой.

Надо сказать, что тогда, в 1935-ом, Греция для англичан была примерно тем же, что сейчас какая-нибудь центральная Африка. Жуткое захолустье, совершенно неразвитое, а потому абсолютно непривлекательное для жизни англичан, привыкших к определённому уровню удобств и регулярным файв-о-клокам. Не было электричества, не было нормальных дорог и транспорта, не было налаженных коммуникаций. Зато и стоимость жизни там была на порядок ниже, чем в респектабельной Англии (современные дауншифтеры с Гоа, Бали и Таиланда одобряют). Для начинающего нищеброда литератора это существенное преимущество.

В общем, Ларри кайфовал на Корфу и постоянно бомбардировал семью письмами, требуя, чтобы они бросали этот свой «остров пудингов» и ехали уже к нему, в этот рай на земле, где солнце так горячо, еда так вкусна, а море так нежно, что дни проходят один за другим как во сне, и каждый новый рассвет чудесен не менее, чем был до этого закат. И добился-таки своего. Через некоторое время, преодолев жизненную апатию и уныние, семья приехала на Корфу.

Этот период жизни Джеральд описал в книге «Моя семья и другие звери». Рекомендую её прочитать, если ещё не. Но несмотря на тот свет и ощущение счастья, которым пропитана книга, в реальности жизнь семьи на Корфу была совсем не настолько радужной. Просто Джеральд написал о своём детстве. Детстве, наполненном счастьем и лишённом каких бы то ни было бытовых проблем. Детстве, проведённом в семье пусть и взбалмошных и непутёвых, но любящих близких. Поэтому и книга получилась настолько мощной, дающей невероятный заряд счастья и позитива вперемешку со здоровым смехом — одним словом, дающим ощущение счастливого детства.

Именно поэтому «Моя семья и другие звери» стала самым продаваемым и перевыпускаемым его произведением, несмотря на то, что написал он ещё много книг, и многие из них тоже очень интересны и наполнены добрым юмором.

Но ощущения ребёнка — это одно, а реальная жизнь — немного другое. Поэтому, приехав на Корфу, семья не сразу смогла освоиться и несколько месяцев находилась в довольно депрессивном состоянии, не будучи в состоянии нормально обустроиться и постоянно спрашивая себя: «За каким чёртом мы вообще сюда приехали?». На этом месте, уверен, многие узнают себя. Ну те, кто хоть раз когда-то куда-то переезжал.

Однако Ларри, старший брат Джерри, был совсем не утонченным богемным юнцом, этаким тогдашним хипстером. Вовсе нет, он был очень энергичным и кипучим человеком, а потому неустанными усилиями заставил всё-таки семью выбраться из чёрных пучин уныния, решить некоторые бытовые вопросы (найти жильё, как минимум) и увидеть красоту окружающего мира. Постепенно вся семья расслабилась, отпустила вожжи и начала жить в своё удовольствие.

Те пять лет, что они провели на Корфу, очевидно, были счастливейшим временем в жизни Джеральда. Они несколько раз переезжали, но всякий раз у него была своя комната, которую он очень быстро населял всякими тварями — животными, рептилиями и насекомыми. Кроме того, каждый переезд был для него не стрессом, как это бывает у взрослых, а новым приключением, новым местом, полным жизни, и новыми знакомствами. Джерри быстрее всех в семье выучил греческий язык, каждый день отправляясь в походы по окрестностям, встречая и пытаясь общаться с местными крестьянами.

Старшая сестра его, Марго, шокировала местных жителей своей раскрепощённостью. Ну вы знаете, эти распущенные английские девушки, что ходят на море купаться почти что голыми!

Местные крестьяне считали её проституткой, а бедняга монах-отшельник, живший на отдельном небольшом островке, напротив которого она любила загорать на естественном пляже, бесновался всякий раз, видя её. Тряс кулаками, мотал седой бородой и бессвязно кричал, называя её «белой ведьмой». Само собой, так относились к ней только душные деды. Молодые горячие греческие парни наоборот, всячески одобряли такое её поведение. А деды... Ну штош деды. Деды — они везде в мире деды. Класека:

Там же, на Корфу, Джеральд познакомился с Теодором Стефанидесом, человеком очень незаурядным. Этнический грек, он родился в Индии, а потому английский был его родным языком. Греческий язык он выучил уже в подростковом возрасте, когда его семья переехала на Корфу. Он был почти на тридцать лет старше Джеральда, но будучи таким же увлечённым и неистовым натуралистом, очень быстро сошёлся с Дарреллами и общался с маленьким Джерри как ровесник. Одним словом, Теодор был очень яркой личностью, а также очень образованным и культурным человеком, а потому дал Джерри-подростку очень многое. В том числе послужил для него ролевой моделью.

И здесь мы плавно переходим к вопросу образования. Несмотря на райские условия средиземноморского существования, в тридцатые годы это было не то место, где можно было получить не то что хорошее, а вообще хоть какое-нибудь образование. Обязательного образования ещё не было, государственных школ тоже. Поэтому Джерри учился кое-как, отрывочно и беспорядочно, с разными учителями, большинство из которых даже не были учителями в прямом смысле этого слова. Французскому языку его учил бельгийский консул на Корфу, литературе — старший брат и его друзья, математике — польский эмигрант. В занятиях этих не было ни структуры, ни регулярности, а потому неудивительно, что к совершеннолетию Джеральд подошел, будучи фактически невеждой во всём, кроме двух областей — литературы (влияние брата) и животного мира (собственная сильная страсть). Но и в этих областях его образование было довольно беспорядочным, фрагментарным. Отсутствие образования очень сказалось на его дальнейшей жизни, но об этом мы поговорим потом. Пока что все эти вещи его не заботили, ведь он жил в раю и тёмные ночи с бархатным небом со звёздами были восхитительны никак не менее, чем залитые ослепительным солнцем яркие дни.

Тёмные времена

Тем временем двадцатый век шёл своей неумолимой поступью и чем дальше, тем больше сгущались тучи. На солнечном греческом острове все слухи о грядущей войне представлялись каким-то нонсенсом, а потому семья отмахивалась от них. Однако сколько ни отмахивайся от реальности, она всё равно возьмёт свое. Ей наплевать на твои чувства, на твои желания, на твои планы. Поэтому в 1939-ом, за несколько месяцев до начала Второй Мировой войны, Луиза с Джерри и Лесли снялись с насиженного места и уехали в Англию. Марго осталась на острове из-за романтических настроений, и эвакуировалась с острова только в начале войны, с британским военным лётчиком, к которому питала нежные чувства. Ларри же работал на Корфу учителем английского языка в школе под патронажем Британского совета, а потому остался на острове и вынужден был покинуть его только в 1941-ом, когда остров захватили итальянцы, союзники Германии.

Джеральд вспоминал об этом времени с чувством крайнего омерзения, а потому предпочитал не вспоминать вовсе. Я его очень хорошо понимаю — такой крах, когда яркое счастливое детство было полностью разрушено примитивной грубой внешней силой, пришлось пережить и мне. К такой силе остаётся очень сильное отвращение навсегда, и никакие псевдо-разумные аргументы не способны изменить к ней отношение.

Поэтому о жизни семьи Дарреллов за эти шесть лет известно очень мало. Известно, что они жили в Борнмуте, известно, что терпели нужду. Но это так у всех почти англичан тогда было. Война, как-никак. Однако для Дарреллов, привыкших к яркой греческой жизни с большим количеством друзей и знакомых, этот период был особенно тягостным.

За это время Джеральд вырос и начал искать себе применение. Отсутствие образования очень сильно ограничивало его, поэтому он сразу же отбросил все иные варианты и нацелился на работу с животными — то, что он умел и любил больше всего. Больше благодаря случаю, чем чему либо ещё, ему удалось устроиться работать дежурным, мальчиком-куда-пошлют в Уипснейдский зоопарк (недалеко от Лондона). Там он получил необходимую ему практику ухода за животными — крупными, средними и мелкими. Он выполнял самую чёрную работу — кормёжку животных, уборку вольеров, починку заборов — но не жаловался на это, а наоборот, был счастлив. Просто в отличие от рядовых сотрудников зоопарка, выполнявших эту работу рутинно, Джеральд не забывал наблюдать. Наблюдать, делать выводы, и планировать собственное будущее.

И будущее это было...

Зверолов

В 1946-ом году Джеральду исполнился 21 год. Он стал совершеннолетним. Став совершеннолетним, он получил наследство — часть отцовского состояния, что тот заработал в Индии. Наследство это составило три тысячи фунтов, что было тогда весьма существенной суммой. В пересчёте на современные деньги (2021-ый год) это было бы 130 тысяч фунтов (или 180 тысяч долларов США).

Получив наследство, Джеральд задумал рисковое предприятие. Дело в том, что он хотел ездить по миру со звероловами и собирать животных для зоопарков, а впоследствии организовать собственный зоопарк. Но ни один из известных звероловов не проявил энтузиазма, получив письмо с просьбой о работе от Джеральда. Все отвечали одно и то же — к сожалению, у вас нет опыта для этой работы. Вот наберётесь опыта, тогда и обращайтесь. Знакомая ситуация, не правда ли? Откуда же, чёрт возьми, взяться опыту, если никто не берёт без опыта? Эх, уже почти сто лет прошло, а люди на этой планете всё те же.

Чтобы разобраться с этим и набраться опыта, Джеральд решил снарядить экспедицию в Африку за свой счёт. Отцовское наследство технически позволяло ему это сделать. И тогда, если задуманное удастся, он вернётся с коллекцией редких животных, выгодно продаст их английским зоопаркам, и тем самым не только заработает денег, но и наберётся так нужного ему опыта. И тогда он сможет найти работу уже как опытный зверолов.

Так он и сделал. Однако подготовка к экспедиции в Африку в сороковые годы была непростой работой. Это не просто зайти на booking.com и найти подходящий отель с хорошими отзывами, а затем на каком-нибудь агрегаторе найти и купить билеты. Подготовка к экспедиции вкупе с постоянным ожиданием то одного, то другого заняла поэтому несколько лет. Но Джеральд был настойчив, денег на всё ему хватало, а потому в конце-концов он отправился в желанную ему Африку, в Британский Камерун.

Судно пробивалось сквозь утренний туман по спокойному ровному океану. Едва различимые возбуждающие запахи доносились к нам с невидимого берега — запахи цветов, сырой растительности, пальмового масла, тысячи других опьяняющих запахов, поднятых с земли восходящим солнцем — бледным, влажным сиянием света, слабо мерцающим в тумане. Поднимаясь выше и выше, солнце жаром своих лучей разрывало пелену тумана, висевшего над водой и над берегом. Клочья тумана, медленно поднимаясь вверх, растворялись в воздухе, открывая взору залив и очертания береговой линии. Впервые я увидел Африку.

Эти слова я впервые прочитал в детстве, в книге «Перегруженный ковчег», первой книге Даррелла. Тогда они оказали на меня совершенно магнетическое воздействие. Я прямо кожей и внутренними фибрами ощутил Африку — нарастающий жар африканского утра, влажный тёплый туман и... Запахи! Тогда, правда, я и представить себе не мог, что когда-то мне будет это всё доступно (напомню, это были ещё советские времена и всё, что было за пределами СССР, было по доступности как нынче Марс). Но всё равно, это ощущение пробрало меня тогда очень сильно.

Прошло уже много лет, а я до сих пор, прилетая куда-нибудь и выйдя из аэропорта, стою несколько минут и впитываю в себя запахи нового места. Этот экспириенс для меня — одно из самых больших удовольствий в путешествиях. Я прямо запоминаю запахи и постоянно возвращаюсь к ним в воспоминаниях. Помню, как пахнут все локации, которые посещал. Помню запах прелой листвы в Праге, горячий запах моря с травами в Греции, тонкий запах цветов вперемешку с бензином в Калифорнии, морозный запах хвои в Финляндии, и много чего ещё. Именно запах вспоминается первым, когда углубляюсь в воспоминания. А уже за ним подтягиваются другие детали и события, по ассоциации.

Ну да ладно, вернёмся к Джеральду Дарреллу и его первой поездке в Африку. Эту поездку он описал потом в книге «Перегруженный ковчег». Книга эта находится в моём личном Top-10 всех его книг. Очень живая, очень юморная, очень жизнеутверждающая. И без какой-либо чопорности. Даррелл не устаёт весело, но беззлобно подшучивать над собой, над африканцами, над своими коллегами и т.д. А шутить там было над чем! Бардака было столько, что можно было бы сойти с ума, если бы он относился к происходящему без чувства юмора. Вот, например, как он описывает свою первую поездку в глубь Камеруна:

Мы заказали грузовик к половине восьмого утра, рассчитывая быстро погрузить в него вещи и в половине девятого быть уже в пути. Было ясно, что мы новички в Африке. В десять часов мы нервно расхаживали по веранде гостиницы вокруг груды багажа, курили, ругались и пристально глядели на дорогу в ожидании обещанной машины. В одиннадцать часов на горизонте показалось облако пыли, в середине которого, подобно жуку, захваченному порывом ветра, мчался грузовик. Он со скрипом затормозил внизу, и водитель выскочил из кабины. Я заметил в кузове человек двенадцать пассажиров, мирно беседовавших друг с другом; там же находились козы, цыплята, мешки с ямсом, бутыли с пальмовым вином и другие дорожные принадлежности. Я быстро спустился к шоферу и убедился, что в Камеруне лучше не выяснять причины опоздания машин. Мне были названы по меньшей мере шесть различных, противоречащих друг другу причин, каждая из которых представлялась убедительной лишь самому шоферу. Благоразумно отказавшись от этой темы, я заинтересовался людьми в кузове грузовика. Оказалось, что это жена шофера, кузина жены, отец механика, теща механика и т. д. После продолжительной, шумной и бестолковой перебранки пассажиры были высажены из машины со всеми хозяйственными предметами и домашним скотом. Затем шофер подогнал машину для погрузки; в связи с тем, что он при этом два раза наехал на живую изгородь и крепко задел стену гостиницы, мое доверие к его профессиональным способностям значительно уменьшилось. Имущество наше было погружено в машину с такой ужасающей быстротой и небрежностью, что я принялся гадать, какая его часть доедет до Мамфе неповрежденной. Позднее выяснилось, что пострадали лишь наиболее необходимые и труднозаменимые вещи.

Такова была Африка. Нескладная, ужасно бардачная, но всё равно волшебная. Джеральд наслаждался этой поездкой, несмотря на то, что за семь с небольшим месяцев его кусали, жалили, клевали, били и бодали многочисленные животные, птицы, рептилии и насекомые, а в конце пути он ещё и подхватил малярию. За эти семь месяцев он истратил все свои деньги и даже был вынужден писать домой с просьбой одолжить ещё немного. Однако вернувшись с несколькими сотнями редких животных и продав их всех в английские зоопарки, он заработал весьма круглую сумму. А самое главное — эта экспедиция сразу перевела его из разряда новичков в ряды самых крупных британских звероловов. Безумный план увенчался полным успехом.

Фон Бафута

Поэтому вскоре после возвращения в Англию Джеральд принялся организовывать новую экспедицию в Африку. На этот раз он намеревался поймать и привести в Англию крупных животных — гориллу, гиппопотама и слона. И поэтому на этот раз он хоть и поехал в Камерун, но нацелился на его более северные территории.

Эта поездка описана в книге «Гончие Бафута». Книга эта мне нравится даже больше, чем «Перегруженный ковчег». Главная её изюминка — фон (король) Бафута, исторической области на северо-западе Камеруна. В те годы фоном Бафута был Ахиримби II, и Джеральд с ним хорошо поладил, быстро найдя общий язык. Фон Бафута был большим любителем прибухнуть, а Джеральд и сам был не дурак выпить. Это стало крепкой основой для долгой дружбы!

Очень рекомендую прочитать «Гончие Бафута». Это удивительное сочетание юмора, красоты слога, описаний природы, от которых возникает полное чувство проникновения в описываемые места и, конечно же, пьянки с фоном Бафута! А это, вообще говоря, нелёгкое дело — бухать с пусть и мелким, но корольком, абсолютным монархом на своей территории. Чего стоит одна только история, как фон после очередной бутылки, пребывая в отличном расположении духа, предложил Джеральду в жёны одну из своих дочерей, и Джеральду пришлось призвать на помощь всю свою тактичность, чтобы дипломатично решить вопрос, не обидев фона. И это при отягчающих обстоятельствах в виде вооружённых воинов вокруг и немалом количестве алкоголя, уже принятого внутрь!

От всего этого лихого веселья и бурной насыщенной жизни зверолова Джеральд потерял бдительность и чуть не лишился жизни. По невнимательности, жестоко страдая от похмелья и недосыпа, он взял в руки смертельно опасную змею:

Я заглянул в калебас и увидел тонкую змею, которую ошибочно принял за безобидную слепозмейку. Я вытряхнул змею на землю, чтобы получше рассмотреть. Змея показалась мне совершеннейшей слепозмейкой, и я смело взял ее в руки. Взглянув на неё, я с удивлением увидел пару больших, блестящих глаз, а ведь у слепозмеек глаз не бывает. И тогда, как последний дурак, я, вместо того чтобы бросить змею на землю, сообщил Пайосу, что у неё есть глаза. И когда я сделал это удивительное открытие, змея плавно повернула голову и вцепилась мне в палец.
Я бросил змею столь стремительно, словно она была раскалённой, зажал палец и бросился в дом. К счастью, Пайос отлично знал, что делать, и через три секунды мой палец уже был туго перетянут, а ранка, после мучительных моральных усилий, надрезана бритвой и засыпана марганцовкой. К этому времени палец уже распух и стал сильно болеть. Пульс мой, насколько я мог определить, оставался нормальным. Прошло десять минут после укуса.

Змея эта оказалась норной гадюкой, укус которой вызывает смерть от паралича нервной системы в течение двенадцати часов. Срочно нужна была сыворотка, но откуда ей взяться в Бафуте? Ближайший врач-англичанин был в Баменде, в сорока милях от Даррелла, но и у него запросто могло не оказаться сыворотки. Да ещё и добраться туда было не так просто. Никакого транспорта в Бафуте не было, все передвигались на своих двоих. К счастью, у фона оказался старый драндулет, который последний раз заводили в чёрт-те знает каком лохматом году, и потому за ним сразу побежали. Но завести его удалось не сразу, а только через полчаса совместных усилий половины жителей Бафута. Им удалось завести его с толкача, т.к. ручка не помогала.

Вскоре мы опять услышали уханье, поглядели с веранды вниз и увидали машину: она появилась из-за угла, её по-прежнему толкало, казалось, всё население Бафута. Толпа подползала к нам, как улитка, и в ту минуту, как машина дошла до нижней ступеньки моей лестницы, мотор несколько раз чихнул и взревел. Толпа завизжала от восторга, и все принялись прыгать и скакать по дороге.
— Вот, завёлся, —  гордо объяснил мне Фон  на  случай,  если я не понял причины общего ликования.
Водитель ловко провел машину под аркой во двор, развернул её и снова выехал на дорогу: он всё время нетерпеливо сигналил и едва не передавил колёсами своих недавних помощников. Мы с Фоном осушили свои стаканы и спустились вниз по семидесяти пяти ступенькам. Внизу Фон заключил меня в свои объятия и тревожно заглянул мне в лицо. Он явно хотел сказать какие-то слова, которые  придали бы мне бодрости и поддерживали бы меня на пути к доктору. На минуту он глубоко задумался.
— Друг  мой, — сказал он  наконец.  — Если ты  умереть, мне очень много тебя жаль.
Боясь, что голос может выдать мои чувства, я молча стиснул ему руку в надежде, что это выглядит достаточно красноречиво, и забрался в машину: она тотчас  тронулась и пошла по дороге, дёргаясь и подпрыгивая, а Фон и его подданные остались позади в туче красной пыли.

К счастью, сыворотка у доктора была в наличии, поэтому жизнь Джеральда была спасена:

Через три четверти часа мы подъехали к дому врача, и тормоза оглушительно завизжали. Доктор стоял на крыльце и мрачно  глядел на клумбу. Когда я вылез из  машины, он удивленно поднял на меня глаза и пошёл мне навстречу; подойдя поближе, он внимательно вгляделся мне в лицо.
— Кто вас укусил? — спросил он.
— Откуда вы знаете, что меня  укусили? — спросил  я, поражённый  таким мгновенным диагнозом.
— У вас зрачки очень сильно  увеличены, — объяснил доктор с удовольствием мастера, который уж в своём-то деле не ошибётся. — Кто вас укусил?
— Змея. Не знаю какая, но боль адская. Вот я и приехал к вам, хотя вряд ли от этого будет толк. Ведь у вас, наверное, сыворотки нет?
— Надо же, — сказал  он,  явно очень довольный, — как это ни странно, я привёз немного, когда ездил в последний раз в отпуск.  Почему-то подумал — может, пригодится. Она уже полгода лежит в холодильнике.
— Вот это повезло!
— Входите в дом, дорогой мой, входите. Мне очень интересно, подействует ли эта сыворотка.
— Мне тоже, — признался я.

Восемь лет спустя Джеральд ещё раз приехал в Бафут, на сей раз с женой, секретаршей, помощником и сотрудником журнала «Life». Благодаря этому, у нас остались фотографии Джеральда, Джеки (его жены) и Ахиримби II, сделанные Говардом Сочуреком (фоторепортёр Life) и Бобом Голдингом (молодой помощник Джеральда). Эта поездка описана в «Зоопарке в моём багаже».

Но это я забежал вперёд. Просто очень хотелось показать фотографии. Но между первой и второй поездкой Даррелла в Бафут прошло восемь лет, и за эти годы произошло очень много всего.

Писатель

Вернувшись из поездки в Бафут в 1949-ом году, и привезя много новых животных, Даррелл, тем не менее, не смог выполнить план. Ему не удалось поймать ни одно крупное животное. Да, он привёз множество более мелких животных и все они были раскуплены зоопарками, но денег на новую экспедицию оставалось всё меньше и меньше. Ему удалось снарядить ещё одну экспедицию, в Британскую Гвиану, но вернувшись из неё и распродав всех пойманных животных и оборудование, Джеральд понял, что денег на новую экспедицию уже не остаётся. Хуже того, оставалось не так уж много денег и просто на жизнь. А найти работу ему так и не удавалось.

В 1951-ом году он женился. Жена, Джеки, очень любила его, но они стали типичными голодными молодожёнами, которые не знали, как быть дальше, и потому первые годы провели в очень жёстких финансовых условиях. Да ещё и Джеральда невзлюбил Джордж Кэнсдейл, директор Лондонского зоопарка. Тот считал Джеральда возмутительным выскочкой, полным невеждой, да ещё и невероятным наглецом — как он посмел стать таким крупным и независимым звероловом без его одобрения! Без одобрения самого Кэнсдейла, не только директора Лондонского зоопарка, но и главы британского зоологического сообщества! Джеральд, в свою очередь, в долгу не остался и в карман за словом не полез, а потому разругались они вдрызг.

Далее Кэнсдейл употребил свою власть на то, чтобы все британские зоопарки отказались работать с Даррелом. Ну вы понимаете, сидит такой чиновник на тёплом месте, и принимает решение: «Заключить договор с Дарреллом и поссориться с Кэнсдейлом или послать нахрен Даррелла и сохранить хорошие отношения с Кэнсдейлом? Хм, что же предпочесть?»

В общем, как-то жизнь супружеская не задалась. Оба молодожёна, Джеральд и Джеки, пытались делать всё, что могли, но ничто не приносило результата. Они поселились у Марго, им была выделена маленькая комната. На своё жильё у них не было денег. Да и даже просто на жизнь не хватало, поэтому кормила их Марго со своих, тоже не очень больших, доходов. Джеральд даже пытался рассылать письма с просьбой о приёме на работу в другие страны — африканские колонии, Австралию, США и Канаду. Результат неизменно был отрицательным.

От всего происходящего Джеральд впал в очень угнетённое состояние. Постоянно был подавлен и был близок к тому, чтобы отказаться вообще от любой борьбы. Помогла Джеки. Она меньше принимала к сердцу все неудачи и больше концентрировалась на практических задачах. В частности, она принялась обрабатывать Джеральда, настаивая, чтобы тот написал о своих африканских экспедициях. Она знала, что Джеральд — прекрасный рассказчик, а кроме того, в семье уже был человек, что зарабатывал литературой на жизнь — старший брат, Ларри. Поэтому она приступила к осуществлению операции «Пила». Каждый день она капала на мозги бедняге Джеральду, не отставая от него ни на минуту.

Недавно в клубе появился прекрасный пост о написании книги. Там вообще очень много полезного изложено, но в частности, там упомянут внутренний «злобный редактор». Этот редактор проявился в полной мере в Джеральде в то время.

— Я не умею писать. По крайней мере, не умею писать так, как Ларри.
— Откуда ты знаешь? Ведь ты никогда не пробовал!
— Ну о чем я могу написать?
— Напиши о своих путешествиях.
— Да кому это интересно?
— Мне интересно. Так что пиши и не увиливай.

Но несмотря ни на что, Джеральд отказывался от написания книги. Через несколько месяцев, однако, произошло событие, которое наконец убедило его попробовать. В мае 1951-го года в Англию приехал Ларри с женой, находящейся на большом сроке беременности. Они жили в Белграде, где Ларри тогда работал пресс-атташе британского посольства. В Англию они приехали рожать.

Ларри, узнав о бедственном положении брата, тоже принялся настаивать, чтобы тот написал книгу. И не одну книгу, а целых три — по одной на каждую экспедицию Джеральда. Авторитет брата подействовал на Джеральда, но внутренний злобный редактор был настолько силён, что тот ещё месяц с лишним только обдумывал эту идею, но не брался за неё. К тому же у Джеральда обострилась малярия, и доктор, что пришёл его осмотреть, посоветовал лёгкую диету с большим количеством жидкости. Джеки спросила его, подойдёт ли для этого хлеб и чай? Больше никакой еды они всё равно не могли себе позволить.

И наконец Джеральд созрел. Он спросил у сестры, нет ли у её знакомых пишущей машинки, которую можно было бы одолжить на время. Машинка была, но нужно было подождать некоторое время. Но Джеральд уже не мог ждать. Он продал несколько своих драгоценных книг и взял машинку напрокат. Затем сел и принялся за работу. Благодаря дневникам, что он вёл в экспедициях, он довольно быстро нашёл, о чём напишет. Это была история о поимке волосатой лягушки.

С большим трудом, печатая двумя пальцами, часто сидя и мрачно молча, а затем выпивая огромное количество чашек чая, Джеральд писал рассказ. Однако несмотря на то, с каким трудом давался ему первый литературный опыт, из под пера его выходила очень интересная, хоть и простая и безыскусная, история. История, что притягивала и её хотелось читать.

Рассказ отослали на BBC и стали с трепетом ждать ответа. Но ответа (сюрприз!) всё не было и не было. Прошло ещё полгода. Настроение у супругов было ни к чёрту. Наконец осенью они получили письмо из BBC с предложением позвонить редактору и обсудить перспективы дальнейшего сотрудничества. Это была победа! Джеральд тут же позвонил редактору и они договорились о том, что он приедет в Лондон и прочитает свой рассказ в прямом эфире радио.

Так и произошло. Рассказ Джеральда, прочитанный им в эфире радио, встретил тёплую реакцию со стороны слушателей, а поэтому вскоре он написал ещё несколько рассказов и прочитал их в эфире. Всё это наконец убедило Джеральда в том, что он может попробовать написать книгу и он приступил к написанию «Перегруженного ковчега».

Работать он предпочитал по ночам, когда все спят. Но Джеки спала в той же комнате! А пишущая машинка — это вам не компьютер с современной бесшумной клавиатурой. Поэтому жизнь супружеская превратилась в какое-то странное состояние между сном и явью, с работой на износ и практически полным отсутствием сна. А когда Джеральд, изнемогая от усталости, жаловался на это Джеки, та ему просто показывала выписку с банковского счёта. Джеральд потом вспоминал, что написание первой книги было гораздо более утомительным и неприятным, чем уборка обезьянника.

Тут проявилось то же, что потом сопутствовало Джеральду всю жизнь. Он очень не любил писать, но несмотря на эту нелюбовь, из под пера его выходили неизменно очень хорошо написанные, интересные, наполненные добрым юмором книги. Такое вот противоречие.

Закончив книгу, Джеральд и Джеки отослали рукопись в издательство, сопроводив её припиской о том, что автор является братом Лоуренса Даррелла. Через полтора месяца Джеральд получил письмо из издательства с приглашением приехать в Лондон для переговоров. Но он не мог приехать в Лондон. Денег не было даже на билет. Поэтому он ответил письменно, объяснив ситуацию и предложив издательству сделать предложение, если они заинтересовались, тоже письменно. В издательстве привыкли работать с нищебродами неимущими авторами, а потому в ответном письме просто предложили Джеральду двадцать пять фунтов авансом и ещё двадцать пять после публикации. В пересчёте на современный курс те пятьдесят фунтов соответствуют нынешним £1600. Конечно же, Джеральд немедленно согласился.

Однако после этого, поразмыслив хорошенько, Джеральд связался с литературным агентом Ларри, и тот ответил немедленно, попросив выслать ему рукопись. Прочтя рукопись, он прислал новое письмо, тоже предложив Джеральду приехать в Лондон для обсуждения деталей. И опять Джеральду пришлось объяснять, что денег на билет у него нет, поэтому приехать он не может. В ответ агент прислал чек на сто двадцать фунтов (£3900 по нынешнему курсу) и повторил предложение приехать.

Агент взялся за дело всерьёз. В частности, он продал права на публикацию книги в США, и Джеральд получил за это огромные по его тогдашним меркам деньги. That was a fucking win!

Дальше — больше. По совету агента, Джеральд принялся за написание второй книги, «Три билета до Эдвенчер», не дожидаясь публикации первой книги. Затем, после краткого перерыва, он принялся за третью книгу, «Гончие Бафута». Как раз когда он писал третью книгу, в Англии была опубликована его первая книга, «Перегруженный ковчег». Ещё через несколько месяцев последовала публикация в США, а затем в ещё нескольких странах Европы.

Книга эта была встречена очень тепло, как критиками, так и читателями. То же самое произошло с его следующей книгой. Даже «The Poetry Review» отмечала в его книгах «внутреннюю поэзию, ощущаемую в мастерских описаниях пейзажей и животных». Всё это дало Джеральду как известность, так и существенный доход.

Однако несмотря на всё происходящее, сам Джеральд был настроен пессимистически. Синдром самозванца, чо. Объяснять, думаю, не нужно, тут у половины клуба то же самое. Он боялся, что скоро его РАЗОБЛАЧАТ! Ведь он же ненастоящий сварщик писатель, в отличие от старшего брата!

Но затем в 1954-ом году в Англии и США вышли в печать «Гончие Бафута». И эта книга буквально рванула бомбой. Восторженные рецензии полились рекой, продажи били все рекорды. В Англии «Гончих Бафута» включили в рекомендуемую двадцатку рождественских книг, наряду с самыми именитыми английскими авторами — Агатой Кристи и другими. Первый тираж был распродан мгновенно, потребовалось несколько крупных допечаток. Все признавали эту книгу лучшим произведением Джеральда — лучшей книгой об Африке, лучшей книгой о животных, лучшей книгой о путешествиях. И конечно же, там был фон Бафута — источник здорового смеха для читателей и головной боли для будущих политкорректных любителей подчищать историю!

Новые планы

Всё это наконец заставило Джеральда поверить в себя. Кроме того, его доходы сильно выросли. Он мог начинать думать о более серьёзных вещах, чем просто работа зверолова. И конечно же, он начал думать о создании собственного зоопарка. Это была его мечта с самого детства, но в этот момент впервые она начала казаться чем-то реально осуществимым.

Однако, хоть он теперь и зарабатывал огромные суммы благодаря своим книгам, на создание зоопарка требовались суммы других порядков. Эти суммы можно было раздобыть только популяризацией идеи зоопарка нового типа. Джеральд не хотел делать ещё один типичный британский зоопарк. Зоопарки в те времена были исключительно увеселительными заведениями, чьей единственной целью было развлечение праздной публики. Джеральд же хотел сделать зоопарк, главной задачей которого была бы научная работа по наблюдению животных и (самое главное!) по сохранению исчезающих видов. Конечно, это также должно было быть коммерческое предприятие, что сумело бы самостоятельно зарабатывать деньги на собственное существование, а потому посетители были бы непременным условием его работы, но главная задача зоопарка, как это представлялось Джеральду, была вовсе не в увеселении публики.

Поэтому Джеральд развернул кипучую деятельность по привлечению громких имён к популяризации идеи создания зоопарка нового типа. Он пытался привлечь к этому не только британскую общественность. В 1955-ом году он приехал на Кипр, где тогда жил Ларри с женой и ребёнком, и пытался заинтересовать местную администрацию созданием своего зоопарка. Климат Кипра очень хорошо подходил для задуманного Джеральдом предприятия, ведь там могли бы спокойно жить животные из африканских, американских и азиатских тропиков. Однако через несколько дней после приезда Джеральда на Кипре началась вооружённая борьба местных греков-киприотов за независимость от британской администрации. Джеральда, с его знанием греческого языка, тепло принимали обе противоборствующие стороны, но в стране, где идёт гражданская война, зоопарку не место. «Всюду, куда я приезжаю, начинается революция!» — жаловался потом Джеральд.

В середине 1955-го Джеральд заболел желтухой и потому долго провалялся дома. Неделями он просто лежал в постели, питался пресной едой и полностью воздерживался от алкоголя, согласно требованиям доктора. В это время ему не оставалось делать ничего, кроме как размышлять. И в размышлениях этих он начал вспоминать солнечное детство, проведённое на Корфу. Конечно, он никогда не забывал об этом времени, но во время болезни он полностью отдался воспоминаниям, вспомнил многое с новой силой.

И поэтому затем, сразу после выздоровления, Джеральд засел за написание новой книги — «Моя семья и другие звери». Это была единственная книга, которую Джеральд написал сам, без принуждений и без борьбы с собой. Он очень тщательно обдумал план книги и реализовал его безупречно. Как он сам утверждал потом, он совершенно сознательно задумал написать бестселлер и выполнил эту задумку, вложив в книгу всю свою душу.

Это очень хорошо чувствуется, когда читаешь «Мою семью». Его предыдущие книги тоже очень хороши, но эта — безусловный шедевр. У этой книги есть буквально единственный недостаток — когда заканчиваешь её читать, остро сожалеешь о том, что всё закончилось, и хватаешься перечитывать её снова, смакуя каждую страницу.

Джеральду удалось с такой любовью описать свое детство, солнечный греческий остров, свою семью, друзей и простых крестьян, что это буквально ощущается физически при чтении. Джеральд рассказывал, что он очень хорошо запомнил звуки, ароматы и виды Корфу, а потому смог так хорошо их воспроизвести годы спустя:

Я могу вспомнить изгиб запястья, тень улыбки, бородавку, прыщ, старческую руку, изуродованную артритом, гладящую меня по светлым волосам, беззубые дёсны, жёлтые белки глаз и голос, произносящий традиционное греческое приветствие. Я помню запах старой одежды, напоминавшей бинты мумии, вонь мочи, запах хлеба, масла, оливок и чеснока, запах выстиранных носков. Под мышками, откуда торчат клочья волос, гораздо более густых, чем на голове старухи, ее бюстгальтер посерел от пота. Крестьяне, пьющие чай, когда мы уже закончили, попкорн в доме Марии, тёплые дожди…

В общем, что я буду рассказывать! Всё равно никаких моих слов не хватит, чтобы описать, каким шедевром стала «Моя семья и другие звери». Почитайте её сами, если ещё не. Не пожалеете.

Fun fact: в переводе на русский язык, сделанном ещё в советские времена, многое было «скорректировано» переводчиками, ведь «это же книга для детей», а некоторые, даже довольно существенные эпизоды, были вовсе выкинуты. Так, например, щенята Вьюн и Пачкун в оригинале назывались Widdle и Puke, что правильнее было бы перевести на русский как Ссыкун и Блевун. А один из экстравагантных гостей Ларри, поэт Затопеч, бабник и алкоголик, на самом деле был армянский поэт-диссидент Костан Зарян. Но это касалось не только «Моей семьи». В русском переводе «Под пологом пьяного леса» Аргентинская провинция Jujui названа Жужуем, в то время как это Хухуй, а водяная курочка Трясохвостка на самом деле Жопошлёпка (Flap-arse).

Собственный зоопарк

Всё это время Джеральд не переставал думать о собственном зоопарке и склонять известных людей, до кого удавалось добраться, к этой идее. Наконец, в конце 1956-го он решил сделать ход конём — организовать ещё одну экспедицию в Африку, привезти много животных, но на сей раз не продавать их в существующие зоопарки, а предложить местной администрации Борнмута организовать собственный зоопарк. В конце-концов, Борнмут — курортный город, и отсутствие в нём зоопарка смотрелось явным упущением. Джеральд был уверен, что это будет предложение, от которого местная администрация не сможет отказаться.

Поэтому в начале 1957-го Джеральд вместе с Джеки, секретаршей Софи и 19-летним помощником Бобом отправился в Камерун. Но на сей раз всё сильно отличалось от прошлой поездки. Это было время развала Британской империи. По всему миру бывшие британские колонии провозглашали независимость от метрополии. Рост национального самосознания был повсеместным. Поэтому местные камерунские чиновники были вовсе не в восторге от прибытия Даррелла. Они сурово отчитывали его за то, какими он вывел африканцев в своих книгах, а особенно за то, каким пьянчугой он изобразил Ахиримби II. Они говорили, что его визит совершенно неуместен в свете складывающейся политической ситуации, и лучше было бы ему не приезжать. Ему также совершенно недвусмысленно дали понять, что если он хочет вернуться в Бафут, ему следует закрыть свой рот и не открывать его без разрешения, если не хочет политического скандала. В довершение всей этой творящейся муйни начальник таможни с говорящим именем Pine Coffin (Сосновый Гроб — жизнь не перешутишь!) конфисковал оборудование экспедиции.

Поэтому, будучи в мрачном настроении, Джеральд написал письмо фону Бафута, прося разрешения приехать. К счастью, фон Бафута не изменился, несмотря на весь рост национального самосознания. Он немедленно ответил Джеральду и пригласил его в гости вместе с женой и другими членами экспедиции. Это немного успокоило Джеральда.

Прибыв в Бафут, они встретили самый радушный приём. Несмотря на страхи Джеральда, Ахиримби II был очень польщён тем, как его изобразил Джеральд в «Гончих Бафута». Он оказался значительно умнее чиновников из новой камерунской администрации, и несмотря на образ пьянчуги, оценил главное — Джеральд сделал его знаменитым на весь мир, и хоть и подшучивал над ним, тем не менее делал это совсем беззлобно. Поэтому у Джеральда совсем отлегло от сердца и они предались веселью вновь, как в старые добрые времена.

Проведя полгода в Африке, летом 1957-го Джеральд вернулся в Англию с огромным количеством животных. Однако сразу выяснилось, что он был чересчур оптимистичен насчёт городской администрации Борнмута. Несмотря на всю заманчивость предложения, что он им сделал, никто не захотел поднять жёппу из тёплого проперженного кресла и сделать хоть что-нибудь. Очевидно, Джеральд к тому моменту ещё не очень хорошо разбирался в этой породе людей — государственных чиновниках. Он плохо понимал их психологию, где главной задачей всегда был уход всеми возможными способами от любой инициативы и сохранение себе тёплого места.

Поэтому животные были размещены на заднем дворе дома Марго и началась долгая эпопея Джеральда по борьбе с дебилами чиновниками. Эта борьба заняла у него целый год. Он писал многочисленные письма, развернул кампанию в прессе, приглашал журналистов к себе домой, где их встречал вначале рукопожатием шимпанзе Чамли, а затем уже Джеральд и Джеки. Не помогало ничего. Чиновников было не пробить. Кроме того, животные время от времени убегали из клеток и начинали носиться по городу. Нередки были случаи, когда утром у дома Марго появлялась полиция: «Вы ничего не потеряли? Ну там, парочку обезьян, может быть?»

Наконец, через год таких метаний и волнений Джеральд в разговоре со своим литературным агентом выяснил, что у того есть знакомый на Нормандских островах, владелец поместья, которое он хотел бы сдать внаём. Джеральд созвонился с этим человеком, тот пригласил их к себе на остров Джерси и через час после приезда туда они договорились о создании на Джерси зоопарка — Фонда охраны дикой природы.

Итог

Дальше у Джеральда в жизни было ещё много всего, и борьба за выживание маленького зоопарка в первые годы, и внутренняя борьба с членами совета Фонда, когда те попытались отстранить его от фактического управления Фондом, развод с Джеки и вторая женитьба, многочисленные путешествия, съёмки фильмов и много чего ещё. Если вам это интересно, советую почитать его биографию, написанную Дугласом Боттингом — «Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер». Часть сведений, приведённых в этом посте, я взял из книги Боттинга, часть — из других источников. Но книга НАМНОГО более подробная, чем мой пост.

Я не собирался писать биографию Джеральда Даррелла. Этот пост — моё осмысление его жизни и моя попытка передать факты вместе с моими мыслями и ощущениями. Хоть Джеральд Даррелл и был для меня полностью чужим человеком, он тем не менее вошёл в мою жизнь ещё когда я был ребёнком. Вошёл и очень сильно повлиял. А потом, уже во взрослом возрасте, собирая о нём всё больше и больше данных и всё лучше и лучше узнавая его, я стал относиться к нему даже лучше, чем до этого.

Классный был дядька. Весёлый, юморной, любитель жизни во всех её проявлениях. Человек с нетипичной судьбой, испытавший на своём пути всякое — и взлёты, и падения. Большой любитель природы, но не фанатик: «Разумеется, я люблю поесть лосося, если, конечно, это не последний лосось на Земле. Нельзя быть сентиментальным и содержать зоопарк. Вам все равно придётся кормить животных животными». Его Фонд охраны дикой природы выжил и стал одним из признанных мировых центров, ведущих деятельность по сохранению исчезающих видов. Джеральд Даррелл сумел оставить царапину на теле Вселенной. Таким его и запомнили.